октябрь 2018. Москва

 

среда

 

тащу чемодан мимо таможенников.
«дама!.. дама!»
«?»
«можно вас?.. munich?»
«да-да, из мюнхена».
«сколько денег у вас?»
«денег? евро, то есть?»
«да».
«двести».
«а рублей?»
«рублей? семьсот».
«свободны».

 

 

а в самолёте меня поблагодарили за то, что выбрала эту планету, и обещали очень много любви

 

 

четверг

в обменный пункт не вхожу, а впадаю («ой, ступенька!»). молодой человек в модном несколько лет назад костюме – узкие, коротковатые брюки, тесный пиджак – с удовольствием разглядывает свое отражение в витрине Альфа-банка: алые носки!
метро. «на десять нет, есть на двадцать». – «дайте тогда на двадцать».
чему я научилась? прошла четверть века, тротуары замостили гранитом, но я все так же спотыкаюсь.
«your name?» строго спросила пограничница, принимая мой паспорт. маленькая в черной оправе и огромных погонах на голубой рубашке. «фамилия?» – «и имя!» – «ка-та-ри-на»... не смейся!
с размаху трижды налепляя штамп на мой паспорт, она, как мне представляется, чуть ли не опрокидывается со стула. только не смейся!
выхожу на театральной, в сторону Red Square. в девяностом, впервые ступая на эту площадь, я ощутила большую пустоту.
поднявшись на поверхность, громко чихаю. взлетает стайка голубей

 

 

через час после начала образовательной ярмарки к моему стенду причаливает молодой человек, поразительно похожий на Н. Шептулина. шептулинский анфас, шептулинский овал лица, разве что глаза посажены чуть глубже. худее немного, опрятнее одет, «фашистская» прическа поаккуратнее.
«что предлагаете? – осведомляется, – чему учат у вас?»
«у нас есть разные программы в сфере экономики и коммуникации. также мы обучаем устному и письменному переводу специальной литературы, например, технических текстов».
«это как раз для меня. у меня есть техническое образование».
«зачем вам еще и перевод, раз образование уже есть?» – улыбаясь, проверяю «серьезность намерений». молодой человек улыбкой не отвечает. холодно смотрит на меня своим шептулинским взглядом, будто что-то обдумывая свое. берет информационный материал, идет дальше.
за полчаса до конца ярмарки снова появляется перед стендом, красуясь шептулинским профилем. я поднимаю телефон и фотографирую его. уловив мое движение, он поворачивает ко мне голову, я поднимаю руки выше и снимаю стеклянный купол над лестницей.
на следующий день пролистываю фотографии. молодой человек в момент съемки глядит на меня, фиксирует меня из угла левого глаза.
для чего мне эта фотография чистенького, ухоженного, трезвенького двойника Ш.? smart boy, которым тот не был. а мог бы стать? пожалуй, нет. у него были другие амбиции

 

+++

наши пути почти пересеклись. когда щелкнул затвор, его кортеж как раз промчался по раскинувшейся передо мной пустыне и скрылся в воротах кремля

 

 

пятница

 

утром на Павелецкой. бабка пляшет перед входом, разводя руками, что-то себе напевает жиденьким голоском. сумасшедшая, наверное. приближаюсь к ней, она, глядя мимо меня, приговаривает: «иди ко мне, хороший ты мой, беги в мои объятия!» точно сумасшедшая. вперяясь в нее, замедляю шаг. меня обгоняет женщина, держащая за руку мальчика лет пяти, вяло волочащего ноги. бабка: «да что же ты к бабушке не бежишь?!» женщина с мальчиком подходят к бабке, та мальчика заключает в объятия. не сумасшедшая она. показалось

 

метро, станция «Тверская». сбоку ко мне пристраивается мужчина в синей форме, что-то говорит. читаю указатели, шевеля губами. «плиз!» произносит он громче, я замедляю шаг. показывает на транспортер, уходящий в рамку. «ах, вот что, задумалась...» – «а я, знаете ли, решил, что вы - иностранка... что везете?» – «книги». охранник, напряженно всматриваясь в монитор, несколько разочарованно: «одна бумага... »

 

 

«Киевская» радиальная. группа молодых иностранцев фотографируется перед мозаикой «подземный дворец коммунизма». вырядились, как подобает всякому иностранцу, посещающему страну советов – шапки с ушами, военные пояса. справа под медальоном американец средних лет. приземистый, редеющие волосы, в черной каракулевой куртке щерится в объектив мыльницы, которой его снимает русский парень в вязаной шапке. тормознув, дожидаюсь конца съемки. американец с благодарностью улыбается, аж зубы искрятся. подпрыгивающей, уверенной походкой направляется к эскалатору, забегает на него, оборачивается к своему знакомому и снова позирует. зачем он так оделся? думал «слиться с толпой»? вокруг не видно ни одного меха, все в синтетических куртках, шерстяных пальто. даже кожа стала реже. но стереотипы крепко держатся, и иностранцы, заинтригованные своим новым обликом, с удовольствием входя в роль, чувствуют себя настоящими русскими, хоть на миг, обозначенный тихим щелчком цифрового аппарата или причмокиванием смартфона

 

 

у проходной Германского посольства. «вы к кому? ... не могу вас пустить, – слышится из-за затемненного стекла, – вас в списке нет. нет заявки на вас. а рабочий день заканчивается в пятнадцать часов. вы опоздали». – «коллега обещала быть до полчетвертого». – «ее на месте нет». перетаптываясь у окна, залезаю в ящик входящих писем. «совсем забыла, – пишет коллега, – с 15:15 в столовой будем отмечать день рождения». – «она в столовой. можете позвонить туда?» – «там нет телефона». – «запишите ее мобильный». диктую мобильный, он набирает: «она не подходит. пустить вас не могу». – «жаль», – вздыхаю я с сожалением, убирая смартфон. – «у вас паспорт германский?» смягчаясь спрашивает вахтер. «германский». – «предъявите». – «вообще-то... я ведь тут работала». – «когда?» – «с две тысячи второго по пятый». вахтер, изучив паспорт: «ну ладно, проходите». я, по инерции: «и собачку свою выгуливала на территории...»

«...Буля зовут!» – вечером дополняет мой рассказ друг, цитируя давно почившего хозяина той собаки, алкоголика Леню, в далекие девяностые приютившего сквот художников на Бауманской

 

+++

 

в темноте на обзорной площадке у Университета. голос за спиной: «давай пойдем покатаемся на фуникулере».

«не щелкнете нас?» девушка в пуховой куртке протягивает мне смартфон. с подругой встают в позу у перил. руки холодные, телефон плоский и скользкий. нажимая на его стеклянный экран, чуть не роняю его. как им не страшно отдавать его чужакам? девушки результатом довольны. «ой, и сити видна, и Лужники!» моя ли заслуга, что видны Лужники? моя, моя

 

 

суббота

 

в авиакассе на Павелецкой работают две женщины. точнее, одна, справа, работает, вторая, слева, сидит, смотрит в монитор. встаю перед ней и жду. минуты через три та, что справа, обращает ее винмание на меня. слева неохотно отрывает взгляд от монитора (пасьянс?), сквозь пелену своих мыслей (отсутствия мыслей?) смотрит на меня: «вы что-то хотели?» хотела. хочу. перебронировать обратный вылет с 29 на 30 октября. предупредив, что перебронирование повлечет доплату, слева лезет в компьютер, что-то набирает, затем печатает. распечатку кладет мне под нос. водя над строчкой шариковой ручкой, зачитывает: «итак, вылет тридцатого апреля...» – «тридцатого апреля? с удовольствием бы осталась! но... срок моей визы истекает во вторник, тридцатого октября». – «ой! я открыла Вам бронь другого человека!» – «сюжет для кино!.. они встретились в аэропорту, познакомились, понравились друг другу, поженились и счастливо жили вместе до конца своих дней». но она даже и не смеется. забирает бумажку, стучит по клавишам и снова печатает. выдает исправленный билет, на мое «до свидания» не отвечает, погружается в монитор...

 

 

двадцать пять лет прошло, а ходить по городу удобнее не стало. тротуары замостили гранитом, но всюду спотыкаешься о ступеньки, бордюры, на площадях временные конструкции, павильончики, карусели перегораживают проход. Новый Арбат разделили на продольные полоски стометровыми скамьях, которые можно (опасно) перепрыгнуть или (муторно) обойти (о скульптурах, будто произвольно разбросанных по городскому пространству, случайно в нем затерянных, и говорить не стану, это – отдельная тема, касающаяся скорее эстетики, чем удобства). до пешеходных переходов так же далеко, как и в кому достопамятные, кому пресловутые девяностые. и точно так же, чтобы не наматывать лишние круги, нужно выведать и запомнить кратчайшие пути, мельчайшие лазейки. жить и умереть в этом городе по-прежнему можно только молодым

 

+++

 

вечером меня ведут в гости к художникам. на стене спальни обнаруживается картина-инсталляция – к холсту, загрунтованному желтой краской, приклеены два пучка искусственных черных волос, растрепанными концами устремляющихся вверх. «усы Дали? – осведомляюсь у художника, на что он слегка заминается. – Сальвадора Дали, на полной скорости мчащегося по трассе на мотоцикле. ваша трактовка, очевидно иная». – «да», – кратко подтверждает художник, далее распространяясь о значении искусственного в искусстве. повернувшись к столу, на которым супруга художника для показа раскладывает свои малоформатные произведения – скаченные из интернета фотографии обнаженных мужчин, украшенные искусственными же цветами, на стене читаю: «не бойтесь совершенства. вы никогда его не достигнете. – Сальвадор Дали»

 

в дверях, прошмыгивая сквозь празднующую толпу, меня догоняет пышненькая брюнеточка: «мне сказали, вы знакомы с Братковым. как вам удалось познакомиться с ним?» – «с его фотографиями, конечно, знакома, с ним лично – нет». – «ах...» – «кто-то или обознался или перепутал».

девушка, ничуть не смутившись, замолкает, отступает назад поверх наваленных в прихожей ботинок, сапогов. лично не знакома с Братковым? нечего и говорить

 

 

воскресенье

 

мост к Храму Христа Спасителя навеивает образы фэнтези для детей. внизу бурлит вода, впереди – неприступная крепость. шлемы, копья, доспехи. в сумке завалялось маленькое яблоко из сада мюнхенской соседки. грызу его под ледяным ветром на московском мосту. мое неявно подрывное действие.

на месте двухэтажного зданьица отдела экспериментальной лексикографии возвели каменный куб с окнами а ля современное жилье – вертикальные бойницы, ровные как солдаты в строю. www.остоженка11.рф на баннере поперек второго этажа. когда наконец латинские буквы www заменят кириллицей? ввв, вернее, вмп? разночтения не исключены. остоженка, осторожненько. дачтоженка.

«здравствуйте, вы не хотите принять участие в социологическом опросе?» девушка в красном свитере в холле ММАМ (как произносить? мэмэ-ам? эмэм-ам? мммаам? ам. ом) протягивает мне планшет, на котором полагается выбирать ответы из предлагаемых вариантов. «я не являюсь гражданкой Российской Федерации. думаю, что это – не ко мне». – «а...». девушка отворачивается. зачем я отказалась? могла бы узнать кое-что интересное для себя. даже из того, о чем спрашивают народ, можно сделать выводы. девушка с напарницей скучают, желающих ответить немного. спросить? но вместо того, чтобы потакать своему досужему любопытству, я отправляюсь на выставку

 

 

как в «Циолковский» на Пятницком переулке, так и в музей Сидура я тычусь во все входы и двери по пути, во двор, в аптеку... «поспешите, – шепотом советует сотрудница музея, – как раз началась экскурсия!» спешу я тихо, с пиететом, музей все-таки. на фоне квадрата своих картин Г. Литичевский легко, скача по словам, заплетая их в ажурную канву, читает лекцию. лекцию сопровождает танцем – три шага вперед, два назад, шаг влево, четыре по диагонали. машет руками, cгибается, распрямляется. гримасничает, смеясь. публика снимает его передвижения смартфонами. в соседнем зале показ видеофильма о горохе, который вовсе не горох, об стенку, которая не стенка вообще. а также по лбу, который все же лоб, ведь Литичевский Литичевский и есть, и никакой не Нелитичевский. в некоторый степени публика огорошена.

мероприятие завершается кратким поэтическим чтением и концертом под веселящий вой «оооооо!» юного бородача в желтой клетчатой рубашке. нас выгоняют из музея. не из-за шума, а в связи с его закрытием: семь часов, пора домой. рояль накрывают попоной, задвигают в угол. выпивать вина идем в темный парк. располагаемся у скамейки недалеко от памятника афганцам.

вино красное, стаканчики белые, странно теплые, кто-то их прижимал к груди. опоздавшим под емкости нарезают опустошенную коробку из-под сока. «я не выпивал в парке лет двадцать», – с удивлением отмечает Г. Кизевальтер, с которым меня примерно столько же времени и стремились познакомить на простом основании его происхождения: немец должен немца знать. легендарный Джордж (неуловимый?). двадцать лет. так это ведь было недавно?

от холодного дождя мы ищем укрытия в вьетнамском кафе, еле вмещающем нас. вьетнамский салат отличается мыльным привкусом. «от имбиря!» – человек с грузинской фамилией, не владеющий грузинским, – знаток вьетнамской кухни. после второй тарелки «Фо бо» он в моей речи улавливает грузинский акцент. все хорошее быстро кончается. да у него еще сотни будут тарелок «Фо бо»

 

 

понедельник

хочу пить
выпить хочу
выпить воды

 

вторник

 

ручную кладь в аэропорту просвечивают трижды. на третьем разе снова то же дежавю. «что везете?» – «книги». – «ваши?» – «мои. мою, то есть». но это уточнение не понимают

 

+++

обратный билет мне перебронировали, но ссылку на страничку, на которой можно зарегистрироваться, не прислали. регистрируют в аэропорту, выделив место в последнем ряду, у туалета. из самолета по прилете, соответственно, выхожу последней, последней и встаю в очередь в паспортный контроль. открыты четыре окна, два для граждан ЕС, два для граждан любых стран. пассажиры, в основном граждане РФ, по четырем окнам распределяются поровну, но пограничники в окнах для граждан ЕС никого не отправляют в окна для всех, терпеливо проверяют российский паспорт за паспортом. наконец и очередь моя. подавая молодому рыжему пограничнику свой документ, произношу короткое баварское приветствие. «ах, – с веселым прищуром восклицает он, взирая на мое усталое лицо, – германский паспорт! – шутилво задает свой дежурный вопрос иностранным посетителям: и чем вы будете заниматься здесь?» – «ра-бо-тать», – чеканю я. подавив желание добавить «а что еще?», со смешком забираю документ.
у билетного автомата так долго туплю, что служащий железных дорог предлагает помочь: «вам куда?»